Отец – это тот, кто оставляет нам послание.

Ж. Лакан[1] утверждает, что отцовская несостоятельность в семье не равна отцовской несостоятельности в Эдиповом комплексе.

Он обращает внимание на ряд положений:

1.В учении З. Фрейда речь идёт не просто об отце, а об отцовской функции, с которой связан запрет. Отец должен занимать свое функциональное место внутри фундаментальной для семьи триадической структуры. Функциональное поле отца в этой структуре всегда присутствует: даже в тех случаях, когда отец как физическое лицо отсутствует — ребёнок остаётся жить один с матерью — Эдипов комплекс может развиваться по нормальному, не патологическому сценарию.

2.Идея преждевременности рождения человеческого существа принципиальна в лакановском дискурсе. Это основополагающее положение З. Фрейда о биологической недостаточности младенца при рождении устанавливает безусловную важность для его выживания так называемого «первичного материнского другого». Категория «Другого» — в понимании Ж. Лакана — это то, что предшествует субъекту и предопределяет его. Отношения между родителями ещё до появления ребёнка на свет организованы речью (словом) и выстраиваются в рамках «законов языка». Ребёнок рождается в «купель языка». Это та купель означающих, в которую погружается новорожденный, субъективируя её впоследствии на свой лад. Предысторию собственного довербального существования ребёнок обретает в слове, вербализует и делает своей личной историей. Предназначенная субъекту «сокровищница языка» оказывается вписанной в его структуру, которую Ж. Лакан называет «местом Другого».

3.Следующий, чрезвычайно важный момент лакановских размышлений: предметом вожделения ребенка являются не просто заботы матери, её физическое присутствие — предметом вожделения служит её желание. Основное желание в человеческом мире определяется желанием быть признанным.

4.Наконец, Ж. Лакан рассматривает именно функции отца, действующие в трёх регистрах — символическом, воображаемом и реальном. Он соотносит эти регистры с тремя «отцовскими» фигурами в психоанализе — Эдипом, Моисеем и отцом примитивной орды.

Символический отец — это особое означающее, которым устанавливается закон. Отец выступает в роли символической фигуры, ратифицирующей закон: «…если действительно существует что-то такое, в силу чего закон имеет своё основание в отце, — отмечает Ж. Лакан, — то убийство отца обязательно должно иметь место. Обе эти вещи тесно между собой связаны — отец, в качестве того, кто закон ратифицирует, является отцом мёртвым, то есть символом отца. А мёртвый отец — это и есть Имя Отца, которое на этом содержании и построено[2]«. Именно это выражено в мифе об Эдипе: мёртвый отец — символ, в котором находится основание закона.

Отец воображаемый — тот отец, которого можно наделить некими атрибуциями, заимствованными из материнской речи.

Отец реальный — это неконцептуализируемая точка, исключённая из символического ряда, но лежащая у его истоков.

Начало, сообщающее авторитетность закону, это и есть то означающее, которое Ж. Лакан называет Именем Отца или отцом символическим. Это ключевой момент формирования отцовской метафоры в Эдиповом комплексе. Отцовская метафора является способом, с помощью которого ребёнок может получить ответ на загадку собственного существования, на вопрос о желании Другого. Так осуществляется процесс идентификации и субъективации. Отношения выстраиваются не с отцом, а с отцовским словом.

Ж. Лакан описывает три логических такта идентификационных процессов внутри Эдипова треугольника. Обратим внимание на третий логический такт, который завершает этап формирования структуры субъекта и его вхождения в культуру. В этом логическом такте большое значение обретает отец реальности — отец, обладающий потенцией, дарующий, тот который говорит «да». Это этап выхода из Эдиповой ситуации — в субъекте устанавливается Идеал-Я: «Это момент, когда субъект, эдипово желание вытеснивший, выходит из этого испытания обновленный и снабженный Идеалом собственного я». Таким образом, речь идёт о субъективном преобразовании и обретении пола: «Функция Идеала Я, — отмечает Ж. Лакан, — усвоение субъектом определенного сексуального типа или образца – образца, включенного в более широкую экономию, которая может носить социальный характер[3]«.

Отец, который говорит «да», становится отцом обещания (в широком смысле — обетования): пусть использование твоего органа с матерью запрещено, но данный запрет становится обещанием на будущее с кем-то другим; инцестуозное желание осталось вытесненным интериоризованным запретом, трансформировалось в желание исполнения воли отца, данное в его обетовании.

Возможно, именно это послание несет «изображение на камне», сделанное первобытным человеком. Отец передает сыну возможность быть желающим субъектом: открывать для себя тайную силу огня, пахать землю и собирать урожай, пасти стада, творить. Стать взрослым, который хоть и не может все, но умеет жить и получать удовольствие от жизни.

Для этого, безусловно, нам надо принять Закон, тот Закон, который отец передает нам, принять свою кастрацию «… исполнение желания в той форме, которую мы хотим ему придать, запрещено Законом[4]», но отец передает нам так же возможность сомневаться, ведь невротик, принимая Закон, все-таки ищет путь изобретения, на котором возможна реализация, пусть частичная, своего желания.

Мне очень понравилась лекция Владимира Петровича «Психо-специалисты и президент Трамп в публичном пространстве. Опыт различия идеологий и дискурсов[5]». Есть обстоятельства непреодолимой силы, форс-мажорные обстоятельства, которые настаивают на подчинении, наша нужда заставляет нас быть динамичными, двигаться на пути жизни, что-то взламывая, иногда оставаясь под обломками, но делающими еще один шаг, обходя смерть, стремиться к жизни.

Об этом говорил нам Серж Лесур на наших лекциях в магистратуре о кастрации[6], в своей статье «Большой человек не является взрослым[7]» он пишет: «Взрослый, если сказать коротко, это тот, который поддерживает кастрацию, это тот, который поддерживает себя имеющим нехватку, и то, что желание невозможно реализовать, это тот, кто не хочет говорить о том, что оно должно быть оставлено. Взрослый – это тот, кто должен верить, что он станет большим, оставаясь в неверии. Взрослый – это тот, кто способен делать вид, что большой человек существует, и все же не веря, что он является этим большим человеком. Функция делать вид тут фундаментальная. Как уже было сказано Октавом Маннони в одном замечательном тексте, озаглавленном «Я хорошо знаю, но все же…»[8]: я хорошо знаю, что будет происходить: я создаю подобие веры, что я являюсь этим большим человеком, но тем не менее, я в это не верю. Это то, что позволяет сказать кому-то, как мне очень понравилось в интервью Жоржа Брассена: «Я – анархист, но до момента пересечения дороги по пешеходному переходу, чтобы никогда не иметь дел с полицией». В переводе на другую терминологию я полностью уважаю закон, который мешает мне, как ребенку, ругать «большого человека», представляющего закон. Лакан не сказал ничего другого, когда он провозгласил, что: «Без отца можно обойтись, если знать, как». Это то, что производит различие между большим человеком и взрослым: большой человек нуждается в реально воплощенном Отце-в-Законе, делает, соотносясь с ним, даже в его отсутствие».

На лекциях по нарциссизму[9] Виктория Васильевна нам говорила, (а мы с коллегой часто обращаемся к обсуждению этого места) что, конечно, мы не можем все, но мы можем доказывать свое существование: что-то делать, общаться, быть увлеченными чем-то, получая удовольствие, не переживая нарциссически, что не эффективны.

Отец нас учит быть взрослыми: иметь право на желание и брать ответственность за него. В своей статье «Первичный мазохизм и субъективность[10]» Серж Лесур говорит о том, что: «… анализ не имеет и не может иметь «революционную и освободительную» цель, которая сделала бы субъекта «господином своего желания», анализ может быть нацелен лишь на принятие субъективной детерминированности, принятие мазохистической подчиненности Другому, не лишенной в то же время и садистического противостояния Другому». Мы можем позволить себе игру желания, это психическая работа, необходимая для игры горя или игры меланхолии[11], как называет ее Клод Эсканд. В анализе, пишет Инна Петровна в статье «Загадка происхождения желания», «… субъект будет создавать свой рассказ о желании[12]».

Наталья Викторовна в своей статье как раз и задает этот вопрос «Может ли подчиненное желание?[13]».

[1] Лакан Ж. «Образования бессознательного» (Семинары: Книга V (1957/1958)) /пер. с фр. А. Черноглазова. – М.: Гнозис, Логос, 2002. – 608 с.

[2] Там же.

[3] Лакан Ж. Там же.

[4] Шодер К. Кастрация. Комплекс кастрации в теории З. Фрейда и символогенная кастрация в теории Ф. Дольто /пер. с фр. Э. Коробкиной, Е. Созановской, консультант Л. Чанг, «Психоалiз. Часопис», 2016, № 1 (19).

[5] Мамко В. Лекция в Международном Институте Глубинной Психологии «Психо-специалисты и президент Трамп в публичном пространстве. Опыт различия идеологий и дискурсов».

[6] Лесур С. Лекция в Магистратуре Международного Института Глубинной Психологии «Кастрация».

[7] Лесур С. Большой человек не является взрослым /пер. Коробкиной Э., Созановской Е.

[8] O. Mannoni, « Je sais bien, mais quand même… », dans Clefs pour l’imaginaire, Paris, Le Seuil, 1969, p. 9-33.

[9] Милотворская В. Лекция в Международном Институте Глубинной Психологии «Концепции нарциссизма в психоанализе».

[10] Лесур С. Первичный мазохизм и субъективность /пер. с фр. А. Дубровской, «Психоалiз. Часопис», 2011, № 1 (15).

[11] Эсканд К. Лекция в Магистратуре Международного Института Глубинной Психологии «Меланхолия».

[12] Караванова И. Загадка происхождения желания, «Психоалiз. Часопис», 2015, № 1 (18).

[13] Наливайко Н. Может ли подчиненное желание?, «Психоалiз. Часопис», 2009, № 1 (12).